Мальчик на вершине горы - Страница 39

– Надеюсь, я уже доказал вам свою преданность, мой Фюрер? – Петер встал навытяжку.

– Да, конечно, разумеется. Так в чем дело?

– Оберштурмбанфюрер говорит, что у меня есть звание, но нет обязанностей.

– У тебя очень много обязанностей, Петер. Ты – важная часть жизни на Оберзальцберге. Кроме того, у тебя, естественно, есть учеба.

– Я думаю, что мог бы больше помогать вам в нашей общей борьбе.

– Чем помогать?

– Я хочу воевать. Я сильный, я здоровый, мне…

– Всего четырнадцать, – перебил Фюрер, чуть заметно улыбнувшись. – Петер, тебе всего четырнадцать. А детям в армии не место.

От бессильного раздражения Петер покраснел.

– Но я не ребенок, мой Фюрер. Мой отец сражался за Родину. Я тоже хочу сражаться. Хочу, чтобы вы мной гордились, и хочу восстановить доброе имя моей семьи, которое так безжалостно запятнали.

Фюрер тяжело выдохнул, о чем-то задумавшись.

– Ты когда-нибудь спрашивал себя, зачем я держу тебя здесь? – спросил он наконец.

Петер помотал головой.

– Мой Фюрер?

– Когда подлая изменница, чье имя я не намерен упоминать, попросила моего разрешения привезти тебя в Бергхоф, я поначалу отнесся к этому скептически. Я не умею обращаться с детьми. Своих, как тебе известно, у меня нет. Я не знал, понравится ли мне, если по дому будет бегать ребенок, вечно путаясь под ногами. Но у меня всегда было доброе сердце, поэтому я согласился – и ни разу о том не пожалел. Ты оказался тихим и трудолюбивым ребенком. Когда преступления небезызвестной особы были раскрыты, многие советовали мне отослать тебя прочь или предать той же судьбе, что и ее.

Петер оторопел. Кто-то предлагал расстрелять его за преступления Беатрис и Эрнста? Кто же? Кто-нибудь из солдат? Герта? Анге? Эмма? Им очень не нравится, что он занимает в Бергхофе такое важное положение? И они желали ему за это смерти?

– Но я сказал: нет. – Фюрер щелкнул пальцами, подзывая оказавшуюся рядом Блонди. Собака ткнулась носом в руку хозяина. – Я сказал, что Петер – мой друг, Петер заботится о моей безопасности и никогда меня не предаст. Несмотря на дурную наследственность. Несмотря на презренных родственников. Несмотря ни на что. И еще сказал, что буду держать тебя здесь, пока ты не превратишься в мужчину. Но ты пока еще не мужчина, маленький Петер.

При слове «маленький» мальчик побледнел; его так и распирало от досады.

– Вот подрастешь, и мы, я думаю, найдем тебе занятие. Война, правда, к тому времени давно кончится. Мы победим в следующем году или чуточку позже, это уже очевидно. А пока, Петер, твое самое главное дело – учиться. Через несколько лет, я нисколько не сомневаюсь, ты сможешь занять важный пост в Рейхе.

Петер разочарованно кивнул, но воздержался и от дальнейших вопросов, и от попыток переубедить Фюрера. Он не раз бывал свидетелем того, как Фюрер в мгновение ока теряет благодушие и впадает в ярость. Поэтому сейчас щелкнул каблуками, дежурно отсалютовал и вышел на улицу. Там, прислонясь к машине, стоял Кемпка и курил сигарету.

– Встать прямо! – крикнул Петер. – Расправить плечи!

Шофер тут же выпрямился.

И расправил плечи.

На кухне Петер методично распахивал дверцы шкафчиков и открывал жестяные банки с печеньем – искал, чем бы перекусить. Он теперь был вечно голоден и, сколько ни ел, все равно никогда не наедался; Герта говорила, что это нормально для подростка. Он снял крышку с подставки для торта и улыбнулся, обнаружив свежий шоколадный бисквит. Он уже собрался отрезать себе кусок, когда вошла Эмма.

– Только тронь этот торт, Петер Фишер! Пикнуть не успеешь, как я надеру тебе зад вот этой скалкой.

Петер резко обернулся и обдал ее ледяным взглядом. На сегодня ему и так хватило обид.

– Вам не кажется, что я слишком большой для подобных угроз? – холодно поинтересовался он.

– Нет, не кажется, – отрезала кухарка, отталкивая его и закрывая торт стеклянной крышкой-куполом. – У меня здесь свои правила, и тебя они тоже касаются. Мне плевать, кем ты себя возомнил. Если голодный, возьми курицу в холодильнике, с вечера осталась. Можно сделать бутерброд. Петер открыл холодильник и заглянул внутрь. Действительно, на полке стояли тарелка с курицей, миска с начинкой и плошка со свежим майонезом.

– Отлично. – Петер радостно хлопнул в ладоши. – На вид аппетитно. Давайте бутерброд. А после я съем что-нибудь сладкое.

Он уселся за стол. Эмма, глядя на него, вызывающе подбоченилась.

– Я тебе не прислуга! – объявила она. – Хочешь бутерброд, так возьми да сделай. Руки у тебя, кажется, есть?

– Вы кухарка, – негромко проговорил Петер, – а я – шарфюрер. И я голоден. Поэтому бутерброд мне приготовите вы. – Эмма не шевелилась, но он видел, что она растерянна и не понимает, как себя вести. От него теперь требовалась лишь толика твердости. – Сию минуту! – взревел он и шарахнул кулаком по столу.

Кухарка чуть ли не подскочила и тут же засуетилась, выполняя приказ. Сердито бормоча что-то под нос, она достала все необходимое из холодильника и буханку из хлебницы, отрезала два толстых ломтя. Когда бутерброд был готов, она поставила тарелку перед Петером, и тот с улыбкой кивнул.

– Спасибо, Эмма, – спокойно сказал он. – Выглядит замечательно.

Она выдержала его взгляд.

– Это у вас, должно быть, семейное, – заметила она. – Твоя тетя Беатрис тоже любила бутерброды с курицей. Правда, сама умела их делать.

Петер крепко сжал челюсти, чувствуя, как внутри разгорается ярость. Он твердил себе, что у него не было никакой тети Беатрис. Она была у совершенно другого мальчика. У того, которого звали Пьеро.